Огонь в очаге лениво потрескивал и набирал силу, изгоняя тяжёлую пелену сырости из каменных стен дома; редкие язычки пламени облизывались на свежий хворост и откусывали от него редкие сизые струйки дыма. Хворост был сырым — другого здесь в это время года не достать. Да и в другое, впрочем, тоже.
Сушит-Собственную-Чешую поставил на огонь котёл с похлёбкой из бантам-гуаров и теперь следил за очагом. Обычно он не готовил (его арсенал кулинарных изысканий ограничивался двумя-тремя любимыми блюдами, которые он когда-то попробовал и к которым смог выторговать рецепт), а предпочитал питаться в местной таверне, что так удачно расположилась в двух шагах от его дома. Конечно, поначалу появление аргонианина на территории, подконтрольной Альдмерскому Доминиону вызывало у окружающих удивление, а у особенно чувствительных — шок и приступ патриотического чувства, но со временем жители Баандарского Торгового поста попривыкли и стали относиться к ящеру просто с умеренным подозрением. Ящера это радовало.
Уна Сил была босмером до мозга костей и относилась к тому виду лесных эльфов, которых Сушит-Собственную-Чешую негласно считал законченными. До тошноты своеобразная, с острым языком и безжалостным чувством юмора она казалась ему воплощением всего лесного народа разом, чем нередко досаждала. Аргонианин не заводил друзей и не водил знакомств чисто из принципа, но эта гладкошкурая казалась ему настоящей... чем тоже досаждала.
— ДА — ответ вышел отрывистый и через чур резкий, но следить за тоном ящеру уже не хватало сил.
Последние пара месяцев — да что там, последние несколько лет вытащили из него те остатки воли к жизни, которые он каким-то чудом не растерял в Сиродиле. Поначалу казалось, что жизнь в военных условиях слишком сложна для него и что он слишком прост для такой жизни; в то же время, условия и порядки гражданского мира за стенами крепостей и гор казались естественными, как дыхание или хвост. Но уже по истечению первого года службы Сушит-Собственную-Чешую сменил своё мнение на кардинально противоположное и всерьёз задумался о военной карьере.
Не то, чтобы постоянная обязаловка и волокита с бумагами грели аргонианину чешую, но так в его жизни был хоть какой-нибудь смысл. Подъём на рассвете, беготня по лесам, засады в полях и прочие радости военной службы раздражали без меры, но не оставляли места для тяжёлых мыслей и сомнений в завтрашнем дне; война была смертельно опасным делом и всё же привносила в будни ящера чуть больше мотивации, чем «жить, чтобы жить». После увольнения он осознал, что стал слишком простым для обычной жизни, а она стала слишком сложной для него.
— Эээй, ты ещё тут? Хвостатый, заснул? Хватит размешивать своё варево — котёл продырявишь. — резкий голос эльфийки прервал флегматичные размышления аргонианина
— А?
— Точно, заснул. Я говорю, расскажи как ты убил того аргонианца.
— Гхм. С чего ты вообще взяла, что я его убил.
— На стене написано. Было.
— на КАКОЙ СТЕ… а, нда. Гхм. Смешно.
— Рассказывай! — Уна подобрала ноги и продемонстрировала двойной ряд блестящих как кинжалы – и таких же острых – зубов. У ящера заломило шею.
— Не ххочу. Меньшше ззнаешшь – кррепче сспишшь.
— А я выспалась сегодня. — отрезала эльфийка. Крыть было нечем и шея разошлась не на шутку. — Давай, хвостатый, я не собираюсь просто смотреть стену, пока ты перетираешь суп в пюре. Или ты боишься?
Сушит-Собственную-Чешую ощутил, как противное, полузабытое чувство поднимает чешую на его позвоночнике и медленно поднял глаза на собеседницу. Страх был последним, что он чувствовал.
…
«…назад… а, на запад. Пол главной дорогие… дороге до Лукайул Уксит. Пот сом трисотни шгов на юг, обойти горы… так, нда. Три сотни шагов, обойти гору, да. Двери шаг об навоз ток мимода шаанский… в рот? Какой грязекраб это писал? Гхм. Две… двести шагов на восток, мимо Дешаанских ворот. На левом склоне, за холмом.»
…
Десять дней.
Сушит-Собственную-Чешую недооценил выносливость этого аргонианина… и явно переоценил свою. Десять дней он безвылазно просидел в пыльной и жаркой пещере, изредка навещая своего пленного. В голове было мутно, горло драла стая никс-гончих, вода закончилась и из-за сухого воздуха дышать стало почти невозможно — ящер держался на одной жажде мести, но уже из последних сил. Ненависть и желание закончить с этим прямо сейчас пересиливала единственная мысль: «Ему сейчас ещё хуже». Жалобный стон вырвал аргонианина из состояния транса — в соседней комнате подала голос его будущая жертва.
«Две лампы» — небольшая, но широко известная в узких кругах аболиционистов организация только начинала приобретать всеобщую славу. Их слоганы «Рабовладельцев — в море, рабов – воле», «За всё хорошее, против всего плохого» были на слуху в каждом более-менее крупном городе данмерета, но богобоязненные жители и законопослушные рабы всё ещё стеснялись произносить их на публике. Конечно, между собой и в тесных компаниях единомышленников говорили о героических освобождениях захваченных аргониан где-то в Шедоуфене и не менее героических убийствах Дрес в Муркмайре, и нередко говорили сами данмеры. О чём не говорили, так это о подлых убийствах спящих в их постелях и беспредельных зачистках одиночных ферм с несколькими наёмниками в качестве охраны или совсем без них — такие подробности отметались как чушь или вменялись говорившему в клевету и предвзятость.
Сушит-Собственную-Чешую был хорошо осведомлён о деятельности «Двух ламп», поскольку с некоторых пор имел определённую связь с теневой – криминальной – стороной общественной жизни. Всего два года заняло у него выйти на след этой организации, и учитывая, сколько времени прошло с тех пор, это была подозрительно быстрая охота. Он боялся, что последняя ниточка приведёт его в тупик или ещё хуже — к остывшему трупу. Но ему повезло.
Аргонианин Затаптывает-Следы был известен ничем и нигде. Он вёл праздную, почти беззаботную жизнь торговца припасами у главных ворот Дозора Давона, питался пять раз в день в ближайшей таверне, там же и снимал комнату для ночлега. Помимо этого он арендовал складские помещения в порту города и изредка навещал то ли друзей, то ли родственников в Лукайул Уксит. В один прекрасный летний день склад, в котором Затаптывает-Следы хранил свои товары… сгорел. По совершенно бытовой причине — произошло самовозгорание огненных солей. Разумеется, аргонианин Хистом клялся, что не торгует запрещёнными и незарегистрированными ингредиентами, но всё-таки был награждён штрафом в несколько сотен дрейков. Тем больше оказалось отчаяние торговца, когда все оставшиеся его товары конфисковали для проверки на предмет лунного сахара, а хозяйка таверны заявила, что не желает переводить свои кровати на криминальное отродье. Что ещё оставалось бывшему борцу за справедливость, как отправиться на её поиски в единственное место, где теперь он мог её найти?
К его великому сожалению, справедливость нашла его раньше.
…
— Зачем.
— Я НЕ ПОНИМАЮ
— Зачем?
— ЧЕГО ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ?!
— Зачем!
— КЛЯНУСЬ ХИСТ, Я НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ!
— ЗАЧЕМ?!
Первые два дня были самыми трудными — бросив попытки освободиться самостоятельно, пленник стал во всё горло звать на помощь, пока не надорвал голос. Сушит-Собственную-Чешую изо всех сил сопротивлялся желанию забить кляп в рот орущего и вопящего ящера, но показываться ещё было не время.
Пытка началась на третий день, когда Сушит-Собственную-Чешую улучив момент зашёл в непроницаемую тень комнаты и на протяжении нескольких часов задавал тому один, единственный вопрос: «Зачем?». С этого дня и в последующие шесть время казалось бесконечным — аргонианин спал большую часть суток и просыпался только за тем, чтобы изводить неудачливого торговца вопросом, на который тот не мог найти ответа.
На седьмой день Затаптывает-Следы перестал просить воды, почти перестал плакать и стал терять сознание.
На восьмой день у него случился нервный срыв. На десятый пленный аргонианин стал звать других аргониан и каджитов по именам, которых Сушит-Собственную-Чешую знал. День одиннадцатый стал последним.
…
Расправив плечи, аргонианин поднялся в полный рост — почти сразу ему стало дурно от духоты и пыли, оцарапавшей лёгкие. Затем осторожно, придерживаясь стены вышел из наружу, из пещеры и привёл себя в порядок: почти забытый вкус свежего воздуха вскружил ему голову.
Водить дружбу — ладно, не дружбу — тесные отношения с ворами и контрабандистами оказалось не такой уж и опасной затеей. По крайней мере, сам Сухокожий считал её очень выгодной, а иногда – даже слишком выгодной. «Пещера» же, которую он «выпросил» в гильдии воров Стоунфолза, на деле оказалась закупоренной лавовой трубкой и изначально принадлежала одному из даэдрических культов. Затем, в определённый момент времени и при таинственных обстоятельствах она потеряла своих хозяев, и перешла в общее (читай – ничьё) владение всех тех, у кого были натянутые отношения с Храмом, законом и самим Государством. Торговля скрытыми убежищами, которые порой находились в самых неожиданных местах, начала процветать гораздо позже, когда к власти над криминальным миром в Дозоре Давона пришёл ауридонский авторитет Нокульвон…
Сушит-Собственную-Чешую был направлен к нему через десятые руки друга, который знал друга его друга как к меру, который умеет решать проблемы. Оказалось, и вправду умеет — за относительно небольшую сумму в 500 монет аргонианин получил дрянной пергамент с указаниями к не самому близком, но самому удобному из известных схронов с устным предупреждением не трепаться, иначе «…за ним придут». Делать этого он, конечно же, не собирался. Внутри эта «пещера» выглядела как вполне обычная пещера — тесный коридор из осевших породных наслоений вёл в неширокую, но высокую комнату, в которой коротал время Сушит-Собственную-Чешу; в свою очередь, из этой комнаты точно такой же коридор выходил в другую – более просторную, но не освещаемую каверну, в которой каким-то чудом скопилось довольно много пепла.
Сушит-Собственную-Чешую дал глазам привыкнуть темноте и не скрывая своего присутствия шагнул в густую пустоту комнаты — пленный «торговец», казалось, не обратил на него никакого внимания. Все десять дней он провёл в кромешной тьме, намертво привязанный к стулу бичевой из сухожилий никс-гончей. У него не было шансов развязать или разрезать эту верёвку, равно как и протиснуться в непропорционально узкий коридор пещеры вместе со стулом, но не то, чтобы его это останавливало. Попытки к бегству аргонианин бросил на четвёртый день, когда моральное и физическое стало давать о себе знать.
— Зачем. — на вопрос аргонианина не последовало никакой вразумительной реакции, только обессиленный смешок.
— Зачем? Зачем. Зачем! Зачем что-то, зачем всё? ЗА ЧЕМ. ХАХА. ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЗАЧЕМ, Я НЕ ЗНАЮ ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ НЕ ЗНАЕТ ЗАЧЕМ! ЗАЧЕМ? А ЗАЧЕМ? Я НЕ ЗНА… — Сухокожий поспешил прервать поток бреда. Он подошёл к пленнику сзади и бесцеремонно схватил того за морду.
— Успокойся.
— ЗАЧЕ
— Всё, всё. Хватит. Не надо. — ящер старался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и мягче — Вот, смотри.
С этими словами Сухокожий сделал два шаг в противоположную сторону комнаты и с трудом зажёг два бумажных светильника, честным словом подвешенных к потолку — свет озарил стены пещеры, грубый деревянный столик у одной из них и зеркало бретонской работы наполовину погребённое в пепле напротив привязанного аргонианина, который силился привыкнуть к свету, отчаянно моргая.
— Вот, что ты видишь? В зеркале? — он подошёл к узнику
— Экхем.. это… это я? Это я! Я!
— Да, это ты. А кто ты?
— Я… я.. тор-говец? Я торговец! Торгую я! Свежие припасы.. самые свежие в Стоунфолзе! ХАХААА, кхе, кхем
— Неет. Смотри внимательно. Тебя зовут Затаптывает-Следы, да?
— ДА!
— Да, хорошо. Затаптывает-Следы – торговец, он торгует самыми свежими припасами во всёём Стоунфолзе, да?
— ДА, ДА!
— А кем Затаптывает-Следы был раньше?
— …
— Вот, смотри – один, два фонаря. Две лампы. Вспоминай.
— Я…я…н-нет. Ннет. НЕТ!
— Да. Ты помнишь. — Сушит-Собственную-Чешую вальяжно прошёлся до грубого деревянного столика и взял с него что-то, что спрятал за поясом — А теперь скажи мне, что ты помнишь?
— Я..нне..не помню. Нет!
— «Нет» значит «да». Ты помнишь. Помнишь. Всё. Помнишь, как однажды вы решили, что ограбить беззащитную плантацию и убить там всех будет очень хорошей идеей? Я не сомневаюсь, это было весело. — аргонианин поймал себя на мысли, что говорит со взрослым сородичем, как с ребёнком.
— Н-н-нет! Нет! Не было! Не помню?
— Да? А мне кажется, помнишь, просто очень хочешь забыть.
—…
— А помнишь, одного старого аргонианина? Кажется… кажется, его звали Считает-Хвосты. Он был ооочень старым. Я любил его.
— Аааа…кх…ннет!
— А помнишь, маленькую данмерскую девочку? Двадцати лет от роду. «Какая сладкая, ведите её сюда.» «Кусается! Бросьте её к остальным, я разберусь позже!» Давай, Следы, вспоминай.
Затаптывает следы вспомнил и заплакал. Точнее, он попытался, но, поскольку он не пил уже много дней, то получилось у него только душераздирающе застонать.
— Воот, молодец. Ты помнишь! А говорил, что нет. Так скажи мне, Затаптывает-Следы, зачем.
— Я…я..мы не хотели. Я не хотел! НЕ ХОТЕЛ!
— Не хотел? «Не хотел» мне мало, Следы. Мало.
— Что… что ты хочешь? ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ? УБИТЬ? УБЕЙ? УБЕЙ! УБЕЙ!
— Неет, этого тоже мало. Если я тебя убью, ты отправишься к Хист и тебе будет хорошо. Я хочу не того — я хочу, чтобы тебе было плохо. Понимаешшшь?
— УБЕЙ! УБЕЙ!
— Ну, нет. В конце концов, я же не зверь.
На некоторое время воцарилась тишина. Единственными звуками, портившими атмосферу удовольствия и покоя был звук порывистого ветра, доносившийся снаружи. Сушит-Собственную-Чешую предвкушал долгую прогулку на свежем воздухе и обед из пяти рыбных закусок, который подавали в «Рыбной вони». Затаптывает-Следы задыхался от жаркого, сухого воздуха и паники.
— Мне всегда не нравились данмеры, державшие рабов – как хозяева, так и надсмотрщики. — Сухокожий решил, что тянуть больше не хочет и прервал тишину — Какие-то они… надменные, напыщенные. Думают, им всё можно и всё сойдёт с рук. Ублюдки.
— Д…дда? ДА! Да.
— …
— Т-т-ты меня не убьёшь?
— Неет. Я же сказал, если ты умрёшь, то попадёшь к Хист – этому своему дереву. Нда. И тебе будет хорошо.
Понимаешь, я – лукайул и если умру я, то попаду не к Хист. Ты знаешь, куда после смерти идут лукайул, Следы? — аргонианин обошёл пленника так, чтобы стоять за его спиной
— Д-д-дда. К С-ситису?
— Верно. А ты знаешь, что такое Ситис?
— З-забаз-забвение…
— Вот и отправляйся в Забвение, ублюдок.
АТЕНШОН: ЖЕСТОКАЯ СЦЕНА. Чувствительные, справедливые и гуманисты читают с закрытыми глазами
Левой рукой Сушит-Собственную-Чешую схватил и прижал голову Затаптывает-Следы, правой достал из-за пояса аргонианский кинжал, покрытый узорами и непонятными рунами. Коготь Ситиса вошёл в шею аргонианина на треть лезвия и провёл неаккуратную линию по всей её ширине. Сушит-Собственную-Чешую держал голову умирающего и не отводил взгляда от его глаз, метавшихся в зеркале.
Отпустил он только тогда, когда Затаптывает-Следы перестал дёргаться, а его глаза окончательно остекленели.
…
Уна Сил всё так же сидела, подобрав ноги, но уже не улыбалась; её безразличное лицо и округлённые глаза отражали чувства собеседника, неподвижно стоящего напротив.
— Ннда. Теперь я знаю, почему тебя зовут Сушит-Чешую. — ответ обескуражил аргонианина в прах
— П-почему?
— Ну, потому что ты всё делаешь не как положено. Ты мог его просто убить или просто пытать, раз уж так хотелось. Например, углями или калёным железом. И не пришлось бы страдать самому.
Сушит-Собственную-Чешую кашлянул и от души рассмеялся.
Котёл с супом-пюре из бантам-гуаров решил, что больше не может выносить такого давления и стал активно выкипать, грозясь сбросить крышку и ошпарить всех присутствующих. Отдышавшись, Сухокожий снял его с вертела голой рукой и разлил содержимое по мискам.
Впервые за два года он ел с аппетитом.
