Примечание от издателя
Данные события произошли в начале Месяца Второго Зерна 580 года 2 эры Сиродииле, в окрестностях Замка Робек. Их описал в своём рассказе Франсуа Савиньи, второй сенешаль королевского двора Эвермора, за год до смерти маршала Густава-Гильома-Ренуальда Давари, героя войны и прославленного полководца, занимавшего с 579 по 582 годы должность командующего Южной армией Ковенанта Даггерфолла. Маршал умер на шестьдесят седьмом году жизни в своём поместье близ Алькейра, перед смертью надиктовав многочисленным учёным и историкам немало историй, послуживших материалом для многочисленных некрологов и художественных произведений. Данный рассказ не лишён доли художественного вымысла, который вложил в него господин Савиньи, о чьей давней вражде с бароном Эженом Дюсолье известно каждому, а потому определённые черты характера тех или иных персонажей могут быть преувеличены, однако в нём есть и некоторая историчность. Многие лица, упомянутые в рассказе, живы и здравствуют и поныне. Издательство не несёт ответственности за оскорбления, нанесённые чести упомянутых в рассказе благородных лиц, поскольку издаваемая нами книга основана на самоличной рукописи господина Савиньи, в тексте которой мы не изменили ни буквы.

Издано 25 числа Первого Зерна 585 года 2 эры в Эверморе печатным домом "М'Ракши и Краббс". Рекомендуемая цена — 35 дрейков.

Глава 1
Пехота отступала. Организованно, без паники, под прикрытием щитов и бой барабанов, но отступала. Генерал Давари молчал, глядя через трубу, как устало откатывается от ворот замка Робек стальная волна, как не сдавшие своих позиций враги ликуют и стирают с мечей свежую кровь. Эта битва началась на рассвете, скоро начнёт темнеть, а над башнями замка по-прежнему реет знамя с золотым орлом Доминиона. Видимо, сегодня крепость взять уже не удастся, а за ночь эльфы залатают бреши в стенах да ещё и подкрепление подведут. Генерал опустил трубу и обвёл тяжёлым взглядом своих адъютантов. Те подавленно молчали, а начальник штаба, сухопарый долговязый редгард, раздражённо мерил шагами пространство.

— Что ж, полковник, сегодня фортуна была на стороне эльфов? — генерал попытался разрядить обстановку, широко улыбнувшись в усы. Однако лица его свиты остались такими же кислыми, как и были, а начальник штаба зло сверкнул глазами.
— Их фортификатор своё дело знает, господин генерал, — проворчал он, остановился на секунду и снова принялся ходить взад и вперёд. — Они укрепились на террасах, под таким углом баллисты далеко не бьют, ещё и кавалерию в дело не пустишь...

То, что кавалерия на крутом склоне бесполезна, и лошади там вернее переломают себе ноги, чем добьются успеха, знал и командующий Южной армией, и все присутствующие, и всё же начальник штаба считал своим долгом констатировать очевидные факты, как будто это оправдывало их поражение. Генерал хотел было сказать что-то ободряющее, но не успел. Его прервал подбежавший к нему порученец, длинный остроносый парень с копной нечёсаных рыжих волос. Он кое-как отдал генералу честь и выпалил:

— Ваше высбродие, прибыли эверморские пехотинцы. Пятый батальон. Их командир ждёт внизу. Велите звать?
— Зови, — махнул рукой генерал, почувствовав одновременно облегчение и усталость.

Эверморская тяжёлая пехота при штурме замка пришлась бы кстати, вот только прибыть ей следовало часов пять назад, а лучше все десять. Даже со свежими силами начинать атаку сейчас бессмысленно: до темноты к воротам не прорваться, а ночью… Ночью воюют разве что дикари-каджиты, но никак не войска Ковенанта вообще и его светлости герцога Алькейрского в частности.

Представший перед генералом майор Марсель Галлард показался ему слишком молодым для своего звания и слишком низкорослым для тяжёлой пехоты, отчего настроение старого вояки испортилось окончательно. Он был смугл и черноволос, что выдавало в нём примесь редгардской крови, хотя имя, выговор и доспехи у него были вполне бретонские. Марсель поклонился грациозно, и генерал Давари, повидавший на своём веку немало паркетных офицеров, окончательно убедился, что подкрепление ему досталось поганое. Он подчёркнуто холодно кивнул майору и сказал, сложив руки на груди:

— Ваше прибытие кстати, хотя вы опоздали. На сегодня штурм окончен. Советую вам хорошо выспаться и приготовить себя и своих солдат к завтрашнему штурму. Пока можете быть свободны.
— Благодарю, господин генерал. Однако я не устал и хотел бы ознакомиться с ситуацией.
— Полковник ас-Сатих введёт вас в курс дела, — церемонно ответил генерал и не смог удержаться от того, чтобы взглянуть на поле проигранной битвы. Паркетный майор взглянул туда же, но боги уберегли его от ухмылки или злорадной улыбки: этого бы ему генерал точно не простил. К чести Марселя, он умудрился сохранить серьёзное выражение лица.
— Благодарю, господин генерал. Разрешите идти?
— Идите. Оба.

Начальник штаба и новоприбывший майор одновременно щёлкнули каблуками и взглянули друг на друга. Полковнику Марсель тоже не нравился, это было написано на его лице. Правда, ему вообще никто не нравился, да к тому же день выдался на редкость поганый. Нравился ли майору начальник штаба, сказать было трудно: на его физиономии читалась почтительная заинтересованность боевой ситуацией, но не более того. Офицеры ушли вместе, а генерал ещё раз подкрутил усы и направился к своей палатке. Нужно было хорошенько обдумать план завтрашнего сражения и найти для паркетного майора такое место, где он бы не мешал воевать настоящим воинам и в то же время не стал бы потом жаловаться, что ему не дали проявить себя.

Глава 2
Генерал проснулся посреди ночи от странного глухого рокота, доносившегося откуда-то издали. Спросонья он не сразу сумел найти свой мундир, а когда нашёл, наспех накинул его на плечи и вышел посмотреть, что за безобразие там творится и почему его, командующего, никто по этому поводу не разбудил. Каково же было его удивление, когда он нашёл лагерь практически пустым. Нет, часовые были на постах, но многие солдатские палатки были покинуты. Не было никого ни у костров, ни возле палатки маркитанта. А грохот, больше всего напоминавший звуки крошащегося камня, стал немного отчётливее. Генерал Давари собрал в кулак всю свою волю, чтобы удержаться от грязного ругательства, и окликнул ближайшего часового.

— Капрал, что здесь происходит? Куда подевались солдаты?
— Как ку… Прошу простить, господин генерал. Солдаты отправились на штурм!
— Штурм? Как? Почему не разбудили? Кто отдал приказ?!
— Господин майор велели-с. А отчего не разбудили, не могу знать!

Не может знать?! На этот раз изумлённый генерал не смог сдержать порыва чувств и выругался, чем вызвал в глазах часового смесь изумления и уважения. Ругательство получилось и впрямь забористым, только вот думать сейчас нужно было не о красоте слога, а о проклятом майоре, который возомнил о себе невесть что. Начать штурм посреди ночи, не известить командующего и заодно нарушить прямой приказ — за это мало повесить, за это… И куда смотрит начальник штаба?! Мысли спросонья всё ещё путались, да и некогда было думать о том, на каком суку повесить выскочку. Нужно было своими глазами посмотреть, что он натворил, и как можно скорее всё исправить.

— Капрал! Трубу. Коня. Живо!
— Слушаюсь, мой генерал!

Отчего-то глаза часового блестели живым задором, и этот задор показался старому генералу несвоевременным. Новоприбывший хлыщ погнал армию — его армию! — на убой, а этот улыбается! Нет, капрала тоже нужно повесить, то есть разжаловать… То есть как получится, потому что если проклятый майор и впрямь угробит его армию, то думать придётся уже о том, как самому остаться в живых, потому что так бездарно провалившего кампанию генерала ждёт если не вражья стрела, то топор палача в Вэйресте, и непонятно ещё, что хуже. Хотя его-то, пожалуй, не казнят, а за былые заслуги сошлют куда-нибудь в деревню, подальше от двора, но от таких мыслей генералу Давари легче точно не стало.

Спешившись у подножья смотрового холма, генерал стал на него взбираться, борясь с одышкой. Он был уже слишком стар для всего этого, надо было уйти на покой до того, как какой-то придворный проходимец угробит его армию и его карьеру! На вершине холма торчал начальник штаба, одетый как на парад. Спину полковник держал прямо и чему-то довольно улыбался. Увидев эту ухмылку на его лице, генерал не выдержал и закричал:

— Что здесь, скампы вас дери, происходит, полковник?!
— Победа, мой генерал! — весело ответил редгард и лихо, для его-то лет, сбежал с вершины холма и протянул генералу трубу. — Сами взгляните!

Как ни было сильно желание огреть позабывшего субординацию начальника штаба этой самой трубой, генерал с этим искушением справился, поднялся ещё чуть выше и приставил к глазу трубу, направив её туда, где были крепостные ворота. Каково же было его удивление, когда он увидел, что ворот вместе с примыкающим к ним куском стены уже нет, вместо них зияет пролом, а над башнями западного бастиона реют голубые флаги со львом Даггерфолла! Приглядевшись получше, генерал разглядел на стенах баллисты, только палили они не наружу, как было весь день, а внутрь, поливая огнём стены внутренней крепости. Сгрудившиеся у бойниц лучники Доминиона пытались отвечать, но выходило у них как-то неубедительно. Та часть внутреннего двора, которую было видно через пролом, была завалена телами убитых, притом в основном убитых врагов. Генерал Давари опустил трубу и старательно протёр глаза, но когда он взглянул на замок снова, занявшие внешнюю стену воины Ковенанта никуда не делись.

— Как же… Но ведь… Почему не разбудили?!
— Майор пообещал броситься на меч, если штурм захлебнётся, и взял всю ответственность на себя, — ответил полковник. — Его план показался мне надёжным.
— Вы, Мехди, лучше меня знаете, что бывает за такое вопиющее нарушение устава, — прорычал генерал, чувствуя, как приливает к вискам кровь.
— При всём уважении, господин генерал, — чёрные глаза редгарда смотрели прямо на командующего, и ему от этого стало не по себе. — Обычно за такое бывает перевязь или орден.

Он указал рукой в сторону замка, и как раз в этот момент с диким грохотом по его внутренней стене зазмеились трещины. Стена посыпалась, баллисты в очередной раз плюнули огнём. На какое-то время замок потонул в клубах пыли, а когда он слегка осела, стальная река эверморских пехотинцев уже текла в зияющий в стене пролом. Через час всё было кончено. Над замком Робек взвился лев Ковенанта Даггерфолла.

Глава 3
Генерал Давари не мог не злиться, слушая рапорт майора Галларда о том, как он самочинно принял на себя командование, убедив полковника ас-Сатиха в надёжности своего плана ночного штурма. При попустительстве начальника штаба он поднял солдат с постелей и, толкнув перед ними речь, повёл на штурм под покровом ночи. Но сделал всё то, что по мнению генерала являлось армию к разгрому, а его самого на плаху, но каким-то образом его план удался. Ворота разбили вдребезги баллисты, а стены потом подорвали при помощи магии, после чего защитников оттеснили ко внутренней крепости и заняли бастионы. Когда орудия удалось поднять на башни, исход сражения был решён, но всё-таки то, что говорил майор, не могло, не могло быть правдой! Так не воюют, так не побеждают. Генерал Давари воевал дольше, чем себя помнил, и никогда ещё не видел, чтобы крепости брались столь безрассудным способом.

И всё же он не спит и слушает этот доклад в пиршественном зале захваченного замка, а начальник штаба стоит рядом, блаженно улыбается и даже не думает опровергать слова доклада. Генерал Давари не мог не злиться, но и злиться тоже не мог. Когда майор завершил свой рассказ, наклонив голову в ожидании ответа, генерал принял важный вид и стал крутить усы, испытующе глядя на дерзкого офицера. За такое самоуправство на его шею следовало надеть петлю, за такой штурм — надеть на неё же орденскую цепь, и именно генералу Давари предстояло решить, что из этого он получит.

Ваша решительность граничит с безумием, майор, и вы это знаете, — наконец сказал генерал, сурово взирая на стоящего перед ним Марселя. Лицо его было черно от сажи, голова кое-как перевязана, а правая щека залита кровью, но стоял он вполне уверенно и с ног не валился. Генерал взглянул на своего начальника штаба, как бы ища у него совета, но тот счёл уместным зарыться с головой в какие-то бумаги из кабинета коменданта и ничего вокруг не замечать. Густав Давари знал Мехди ас-Сатиха лет тридцать, и он понимал, что если хаммерфелльский лис решил умыть руки, то он их умоет в любом случае.

— Отдыхайте до утра, майор, — добавил генерал, поднимаясь с места. — Завтра я решу, что с вами делать, а до тех пор… Извольте не покидать своих покоев в замке. Сержант Гальбре и рядовой гро-Курр будут… Обеспечивать вашу безопасность. Идите.

Марсель щёлкнул каблуками и удалился в сопровождении двоих солдат, не сказав и слова. Его пехотинцы тоже молчали, сохраняя каменные физиономии, и никак не пытались перечить, хотя это бы генерала как раз не удивило, а заодно дало бы повод действовать решительно и не оглядываясь ни на что. А ещё он на секунду почувствовал гордость за красоту формулировки, с которой он взял победителя под арест, в то же время не проявив никакой к нему враждебности. Он решит судьбу самоуправца утром, а сейчас ему — им всем — нужно как следует выспаться.

Глава 4
— Позвольте вас поздравить с блестящей победой, господин генерал. Его Светлость выражают бесконечное восхищение вашими воинскими талантами. Герцог решили наградить вас орденом Святого Казимира второй степени. Велите выстроить солдат на плацу.

То, что голос звучал не во сне, а наяву, старый генерал сообразил не сразу. С великим трудом разлепив веки и приподняв голову над подушкой, он обнаружил в своей спальне чужака. Чужаком этим был Эжен Дюсолье, офицер для особых поручений при особе герцога Натаниэля и редкая сволочь, всегда лощёная и блестящая на солнце, как новенький дрейк. Сегодня Дюсолье остался верен себе, заявившись без спросу в покои генерала в сверкающей кирасе со львиными мордами на груди и плечах. Этот проходимец, всю свою сознательную жизнь лизавший благородные задницы и топтавший дворцовые паркеты, в жизни не воевал ни дня, однако состоял в чине центуриона и позволял себе заявляться без приглашения в генеральские спальни. Генерал в своей ночной сорочке чувствовал себя дураком, и вдвойне его злило, что дураком он себя чувствовал перед столичным хлыщом. За мыслью об одном хлыще потянулась мысль о другом, и генерал вспомнил о майоре. Его определённо следовало повесить, но сначала нужно избавиться от этого грязекраба.

— А вы, верно, так восхищены моей победой, что напрочь забыли устав? — ворчливо отозвался генерал, не выразив и тени восхищения по поводу герцогской милости.
— Я его помню, но на формальности не было времени, — надменно ответил Дюсолье, скривив тонкие губы, отчего его породистое лицо живо напомнило генералу морду сушёной рыбины. — Мне велено вернуться в ставку герцога к полудню, так что нам лучше поспешить.

Будь на месте Дюсолье кто другой, генерал бы уже велел его выпороть и с позором вышвырнул вон из замка, однако с фокусами герцогского любимца приходилось мириться. Как ни крути, а брат верховного короля при желании мог раздавить его, Давари, как жука, впади он в его немилость. Через полчаса они уже стояли на каменных плитах широкого плаца замка Робек. На небе не было ни облачка, птицы весело щебетали о чём-то своём, птичьем, а командующей Южной армией Ковенанта выслушивал бесконечные, как претенденты на имперский престол, речи Дюсолье, который делал вид, что зачитывает герцогское послание, хотя генерал, знававший герцога лично, не сомневался, что на подобное словоблудие он не способен.Дюсолье вдохновенно вещал о том, как в герцогской ставке не спали ночами, планируя давнишнюю операцию, сколько бумаги извёл герцог Натаниэль, лично рисуя расстановки войск и направления маневров, и как точно генерал Давари исполнил данные ему указания, воплотив в жизнь созревший в августейшей голове план.

Дюсолье не смущало ни то, что находящийся в Алькейре герцог разбирается в тактике как гуар в апельсинах, ни то, что Южная армия получала последние депеши из штаба почти месяц назад. И тем более его не смущало и не могло смущать, что он, Давари, к выигранному штурму отношения не имеет. К нему имеет отношение сидящий под стражей Галлард, хотя этого ему как раз знать и не нужно. Генерал терпеть не мог Дюсолье и был невысокого мнения о самом герцоге, которого больше боялся, чем уважал, однако от ордена Казимира в здравом уме не отказываются. А потому генерал сохранял важное и благосклонное выражение лица, приличное победителю, слушая все эти бредни.

Когда Дюсолье, наконец, заткнулся и возложил на генеральские плечи орденскую цепь, сверкающую золотом и крупными изумрудами, Давари повернулся к войскам и выхватил из ножен меч, высоко поднимая его вверх и платя тем самым дань традициям. Его офицеры последовали его примеру, а вслед за ними то же самое сделали и его солдаты. Они, солдаты, были искренне довольны и рады, а вот ас-Сатих смотрел мрачно и почему-то мимо командующего. Старый друг, он всё понимает и не одобряет этого балагана, хотя и участвует в нём, как и сам генерал.

Затянувшаяся церемония после плавно перетекла в обед, где Дюсолье, усевшись по правую руку от командующего, без конца шутил на какие-то неинтересные и непонятные генералу придворные темы, подливал вино в его кубок и расхваливал достоинства плана, который генерал с таким блеском и скрупулёзностью исполнил. Генералу Давари хотелось его чем-нибудь стукнуть, но вместо этого он давил из себя улыбку, смеялся над шутками про неверность неведомой госпожи Жевье и считал минуты до момента, когда от назойливого адъютанта можно будет избавиться. С утра он сообщил, что у него нет времени, а теперь, судя по всему, времени на пустую болтовню у него было предостаточно. Полковник ас-Сатих, сидевший по левую руку от генерала, за весь обед даже не попытался включиться в эту беседу, только кромсал жареное мясо широким ножом и односложно отвечал на вопросы, которые ему время от времени пытался задавать Дюсолье. Скоро герцогскому наперснику надоело клещами тянуть из начальника штаба слова и он всецело переключился на генерала. Минуты ползли медленно, притворяясь неделями, а Дюсолье всё болтал, болтал и болтал…

Глава 5
От назойливого адъютанта удалось избавиться только к вечеру, выслушав перед тем прощальную речь, достойную пера какого-нибудь альтмерского поэта. Расставание с генералом Давари было для Дюсолье горьким несчастьем, которое он собирался героически переживать. Генерал мысленно пожелал ему этой трагедии не пережить, а когда Дюсолье, окружённый пышной свитой свитой штабных белоручек, выехал за крепостные ворота, он едва не пустился в пляс от радости. Впрочем, его неуместная весёлость угасла сразу, как только он встретился взглядом с ас-Сатихом. Начальник штаба смотрел на него с укором, и он быстро понял, почему.

— Вы на меня смотрите так, как будто я младенца съел, — буркнул Давари.
— Младенца вы, насколько я знаю, не съедали, господин генерал, — церемонно ответил Мехди.
— И не съем. Я как раз собирался разобраться с этим, как бишь его, майором.
— Собирались утром, господин генерал, — упёрся редгард.
— Ты сам видел, как в меня вцепился этот клещ… Вели его вести в главный зал.
— Будет исполнено, господин генерал.

Мехди считает, что мальчишка страдает несправедливо, и правильно считает, но есть справедливость, а есть устав. Второй, в отличие от первой, является обязательным. И всё же генерал, вспоминая, что думал о майоре Галларде при первой встрече, признался сам себе, что был к нему несправедлив. Он мог быть нарушителем устава, безумцем или отчаянным храбрецом, но точно не паркетным шаркуном. Потребовался целый день в компании настоящего паркетного шаркуна, чтобы это понять. Когда Марселя, наконец, привели, генерал Давари в мыслях укорил себя ещё раз. А причина была в том, что на его голове была та же грязная повязка, что и вчера, а кровь со щеки была кое-как оттёрта, но не отмыта. Сам генерал не удосужился послать к нему полкового лекаря, а майор то ли из гордости, то ли из скромности о себе не напоминал. Хотя, пожалуй, дело было в гордости: скромником увлекший за собой в ночи солдат сорвиголова точно не был.

Марсель приветствовал генерала как положено, но генерал небрежным взмахом руки отменил полагающиеся в таких случаях формальности. Тот понял и кивнул, встав перед Давари молча. Двое солдат за его спиной держали мечи наготове, хотя в этом и не было никакой нужды. Майор знал, на что идёт, и был готов к последствиям. Генерал смотрел на него какое-то время молча и крутил кончик уса, а потом спросил:
Как ваша голова?
Рана лёгкая, господин генерал. Вам не стоит беспокоиться.
Вы правы. Тем более не стоит, что вы этой головой можете заплатить за своё вероломство. Вы хорошо подумали, что будете говорить на суде в Вэйресте?
Я об этом не думал, — просто ответил Марсель. — Насколько мне известно, в подобных случаях право оценки действий офицера принадлежит командующему.

Почему Давари заговорил о суде, он и сам не знал, но пришедшая спонтанно в голову идея была хорошей возможностью умыть руки. Хотя с другой стороны, тогда в столице узнают, что битву выиграл не он, и тогда Дюсолье и ему подобные его сожрут живьём. Генерал запоздало понял, что сказал полнейшую глупость. Наверное, он просто устал, мысли его были о проклятом Дюсолье, и вообще… Марсель, впрочем, оказал ему услугу, найдя повод отказаться от этой затеи. Генерал просто следовал букве устава, а не шёл на попятную после неловко сказанной фразы. Это было удобно.

— Хорошо, что вы читаете устав хотя бы иногда. Вы осознаёте, майор, что не имели права отдавать такой приказ?
— Да, господин генерал.
— И всё же отдали его, зная, что идёте вопреки закону?
— Да, господин генерал.
— И вы знали, что за это вас могут разжаловать, отправить в отставку или даже казнить?
— Знал, господин генерал.

Разговор не получался. Давари был уверен, что майор найдёт тысячу оправданий своим действиям, будет объяснять всё горячей любовью к отчизне и желанием не упустить удачную возможность. Ещё утром генерал представлял, как с возмущением отвергнет все эти доводы и объявит, что нарушивший дисциплину майор достоин казни, а теперь, когда он сам добровольно и безропотно лез в петлю, генерал Давари понимал, что вовсе не хочет его убивать. Рука его бессознательно тронула орденскую цепь, которой, между прочим, Давари не видать, как своих ушей, если бы не выходка Марселя. Генерал бы этого никому и никогда вслух не сказал, но с собой он привык быть честным. Против устава или нет, Марсель добыл для него победу и орден, а взамен получит петлю или плаху. Начни он отпираться, умолять о снисхождении и приводить доводы, пусть даже самые нелепые, генерал Давари бы сейчас с великой радостью им внял, назначив дерзкому майору какое-нибудь мелкое наказание и отпустив с миром. Однако Марсель о снисхождении не просил, а начальник штаба и другие офицеры смотрели то на него, то на генерала. Молодой майор был спокоен, держал голову прямо и смотрел генералу в глаза. А генерал поймал себя на том, что не может выдерживать его взгляд.

По закону майора следовало казнить, по справедливости — наградить и освободить немедля, но ни того, ни другого генерал сделать не мог. Пока он перебирал пальцами звенья цепи, пытаясь придумать такой выход из ситуации, который бы позволил ему не преступить ни свою совесть, ни букву закона, на помощь пришёл начальник штаба. Мехди сделал шаг вперёд и почтительно наклонил бритую гол ову. Давари с готовностью позволил ему говорить.

— Я бы хотел напомнить господину генералу о словах центуриона Дюсолье. Мне кажется, в этом деле они имеют важнейшее значение.
— В самом деле? И о каких же словах центуриона вы говорите?

Напоминанию о поганце генерал был не рад, но других ниточек, за которые можно было вытащить Марселя из петли, не было. Приходилось цепляться за эту.

— Центурион выразил благодарность его светлости герцога Алькейрского командующему Южной армией и его офицерам за блестяще проведённую операцию. Несомненно, господин генерал, что штурм прошёл в точном соответствии с замыслами его светлости. Возможно ли, чтобы офицер, точно исполнявший приказы командования, тем самым совершил нечто недопустимое?

Сволочь! Хитрозадая сволочь, Мехди решил дать ему, Давари, пощёчину перед лицом всех офицеров. Кто, как не он, знает, что никакого приказа герцога ещё вчера не было? Кто, как не он, видел, как Давари вчера распекал офицеров за то, что они последовали за этим сумасбродным майором, не известив его? Некоторые из них искренне верили, что приказ отдал генерал; трое или четверо знали, что это самодеятельность Марселя, и всё равно пошли за ним. Солдаты, может, и приняли болтовню Дюсолье за чистую монету, их дело — выполнять приказы, а не разбираться, откуда они взялись, но все присутствующие прекрасно знали, как всё было на самом деле. И теперь начальник штаба решил выставить его дураком! Генерал Давари был в ярости, но каким-то невероятным усилием воли сохранял спокойствие на лице. Его выдавали только пальцы, сжимавшие звенья орденской цепи Святого Казимира. Сначала генералу хотелось дать обнаглевшему начальнику штаба резкую отповедь, которой тот заслужил, но взглянув на сухое лицо Мехди, он понял: старый друг делает это, чтобы помочь, а не чтобы унизить. В его глазах Давари прочитал почти мольбу. Остальные офицеры тоже ни на минуту не верили в гениальные планы герцога Натаниэля, но смотрели на него с надеждой. Медленно разжав сжимавшие звенья цепи пальцы, генерал понял: они хотят того же, что и он.

— Именно на это я и хотел указать, господин полковник, — важно произнёс генерал. — Вы, майор, знали о планах герцога так же хорошо, как и я. Вы совершили грубейшую ошибку, озвучив мой приказ солдатам на пять минут раньше, чем я собирался сделать это сам. Впрочем, в целом… Всё прошло именно так, как распорядился герцог Натаниэль. Не так ли?
— Да, господин генерал, я знал о приказе герцога так же хорошо, как и вы, — ответил Марсель.

Кто-то из лейтенантов, стоявших по правую руку генерала, с трудом задавил улыбку. Все они одинаково знали про сей гениальный приказ. Генерал Давари выдохнул с облегчением. Они играют в одну игру по одним правилам, так что если он слегка сжульничает, никто этого не заметит. Вернее, сделает вид. Это не вполне честно, но это правильно, и это вполне соответствует тому, о чём целый день распинался Дюсолье. Не пропадать же его трудам даром?

— Вы грубо нарушили субординацию, озвучив приказ раньше меня. За это следовало бы вас разжаловать, но принимая во внимания ваши умелые действия при осаде, я вам это спущу с рук. Полковник ас-Сатих.
— Да, мой генерал?

Мехди доволен. Он всегда говорит “господин генерал”, когда сердится. Эту его привычку Давари выучил давно.

— В данном случае проступок майора Галларда был искуплен его храбростью в бою. Через два дня я жду от вас подробного изложения хода битвы. Я пошлю его королю в Вэйрест. Пусть знает, насколько умело мы с вами и майор Галлард исполняли гениальный план герцога Натаниэля. Вы всё поняли?
— Да, мой генерал!
— Славно… Выполняйте.

Солдаты вкинули в ножны мечи. Марсель наклонил голову, прощаясь с уходящим генералом, а Густав Давари направился в свои покои, где плотно поужинал и лёг в кровать. Перед тем, как заснуть, он долго крутил усы и размышлял о маршальских эполетах, которые недурно было бы получить перед выходом в отставку. Из безумства Галларда, честолюбия Натаниэля и лизоблюдства Дюволье вырастала неплохая карьерная возможность. Карьерные возможности генерал Давари упускать не привык. А что до молодого майора… У него наверняка впереди большое будущее. И рассказывать о нём будет уже кто-то другой, а не отставной маршал Густав Давари.

Отредактировано Thelmar Bero (2017-03-25 20:57:37)